Преобразования в политической и экономической моделях мира и регионов, стремительно разворачивающиеся после развала Советского Союза и Варшавского блока, повлекли за собой глобальные изменения в международных отношениях. Сегодня, как и в весь постсоветский период, во многих странах масштабно проявляют себя серьезные политические и экономические проблемы. Нарастание хронической нестабильности в области международной безопасности, острые кризисные явления имеют место в международных отношениях.
Эта тема становится все актуальней в России, как и во многих странах, образовавшихся на месте бывших советских республик. Много говорят и пишут также о социальном и нравственном состоянии общества. К сожалению, публикации на актуальные темы часто весьма поверхностны и однообразны. В большинстве случаев они довольствуются констатацией фактов и явлений без попыток вскрыть их глубинные причины. Можно сколько угодно писать, например, о коррупции, приводить яркие факты, с гражданским пафосом обвинять власти, бюрократию и т. п. и т. д. Но этого недостаточно для понимания истинных причин указанных явлений, неотступно и всеобъемлюще сопровождающих общества на постсоветских территориях на протяжении многих десятилетий, а то и столетий. Необходимая для этого философская рефлексия практически отсутствует, или является достоянием очень узкого круга людей, идеи которых, если они и имеются, практически не востребованы обществом. Такая ситуация возникла отнюдь не сегодня.
Генеральный секретарь ЦК КПСС Ю. Андропов высказал сакраментальную мысль о том, что мы не знаем общество, в котором живем. В марте 1983 г. в главном теоретическом журнале «Коммунист» была опубликована статья Ю.В. Андропова «Карл Маркс и некоторые вопросы социалистического строительства в СССР», в которой откровенно заявил, что «мы еще не изучили в должной степени то общество, в котором живем и трудимся, поэтому порой вынуждены действовать эмпирически, путем проб и ошибок». Не столь важно, какой смысл он сам вкладывал в эти слова. Но факт остается фактом, что с того времени мало что изменилось. Начавшаяся после Андропова и развернувшаяся при Горбачеве перестройка практически не базировалась на серьезном анализе существующих экономических, социальных, национальных и других сторон общественной жизни и построении на основе этого анализа научно обоснованных программ реформирования и стратегий развития.
Если Ю. Андропов попытался бы все же выяснить суть вопроса, то он, по всей вероятности, исходя из господствующей в то время марксистско-ленинской идеологии, стал бы сначала выяснять, к какой общественно-экономической формации принадлежит общество так называемого «развитого социализма». И тут, казалась бы в хорошо знакомой ему по вузовским учебникам истмата, по курсам партийных школ и университетов марксизма-ленинизма, в стройной марксистско-ленинской теории формаций, вскрылись бы затаенные в ней фундаментальные противоречия.
Как известно, системообразующим принципом этой теории является положение К. Маркса о том, что формации отличаются друг от друга не тем, что производят, а тем, чем производят, какими орудиями. "Экономические эпохи, - пишет К. Маркс в "Капитале", - различаются не тем, что производится, а тем, как производится, какими средствами труда”.
Появились орудия производства, сделанные из металла, рабский труд стал выгодным в земледелии и в скотоводстве, - на смену первобытнообщинному строю пришел рабовладельческий. Появление ткацкого станка, парового двигателя и других машин, работающих не от энергии человека, положили начало новой эпохе, получившей название капитализма. Тут все более или менее ясно. Но стоит нам обратиться к переходу от рабовладельческого строя к феодализму, от капитализма к социализму, который согласно советской версии марксизма должен был стать первой стадией коммунистической формации, как возникают серьезные сомнения. Бесполезно найти какие-то принципиально новые орудия производства при переходе от рабовладения к феодализму, тем более что в эпоху раннего феодализма во многих странах Европы технический уровень заметно отставал от римского.
То же самое можно сказать применительно к сравнению капитализма с социализмом советского образца. Никаких принципиально новых орудий или технологий мы даже при так называемом развитом социализме не увидим, а различие от «развитого» капитализма просматривалось лишь в значительном отставании от последнего во многих сферах производства.
Но для различения «капитализма» от «социализма» у идеологов марксизма- ленинизма до поры до времени находилась еще одна зацепка. Считалось, что при капитализме доминирует частная собственность на средства производства, а при социализме – общественная, теоретически государственная и кооперативная, но на деле сугубо государственная. Полемизируя с Прудоном, Маркс писал, что стремление представить собственность в качестве исходного, первичного независимого отношения, как особой̆ категории, как абстрактной и вечной идеи, значит впадать в метафизическую и юридическую иллюзию. Если оставить в стороне, что по Марксу частная собственность, при всей своей фундаментальности, является все же категорией производной от производственных отношений, то как объяснить тот факт, что для некоторых азиатских государств эпохи феодализма доминирующем являлась государственная собственность на землю. А ведь земля для аграрных феодальных обществ являлась фундаментом экономики. Справедливости ради отметим, что у Маркса, в некоторых его работах, говорится и об азиатском способе производства, но споры о том, что Маркс под этим подразумевал, так и ни к чему не привели. Поэтому при построении пирамиды общественно-экономических формаций идеологам марксизма-ленинизма пришлось попросту это проигнорировать.
Итак, мы видим, что ни уровень развития орудий производства, а в целом и производительных сил, ни форма собственности не могут быть достаточным основанием для провозглашения советского, китайского или какого-либо иного «социализма» в качестве даже ступени новой формации. Тем более, что от второго признака отказались сами коммунисты как в России, так и в Китае, признав за частной собственностью равные права на существование с общественной собственностью.
Что же мы имеем в «сухом остатке»? Построенный в России социализм есть разновидность индустриального общества, точно так же, как азиатский феодализм являлся разновидностью аграрного общества?
Такую идею я впервые услышал не где-нибудь, а в Академии общественных наук при ЦК КПСС. В приватных беседах некоторые ученые, в отличие от своих публикаций, посвященных проблемам так называемого развитого социализма, называли последний «воровским капитализмом». Почему капитализмом – ясно из вышесказанного. Под этим термином, чисто научное значение которого в формационном понимании можно отнести не более чем к второй половине 19-го – началу 20-го веков, подразумевалось индустриальное общество. Но почему воровским?
То, что в России, как и в других соседних регионах, воровство всегда являлось весьма значимым общественным явлением, хорошо известно еще со времен князя Меньшикова, Чаадаева и Радищева, а может и ранее. Традиции, конечно, имелись серьезные. Но дело не в том, что в России воровали больше или меньше, чем в других странах. В советской России, в СССР, воровство стало экономической категорией, встроенной в ткань всех экономических и социальных процессов.
Для того, чтобы понять причину, следует обратиться к анализу политэкономической цепочки «производство-распределение-обмен-потребление». Как мы отмечали выше, производство в СССР, как и в других соцстранах, с точки зрения средств производства, техники, технологий, автоматизации производственных процессов и других тому подобных параметров, не только не выглядело более прогрессивным но, несмотря на успехи в космосе и в некоторых видах военного производства, все более отставало в развитии по сравнению с развитыми западными странами.
Если дальше идти по цепочке, то мы увидим существенные различия в распределении. Вопреки декларируемому принципу «от каждого по способностям, каждому по труду», господствующим способом распределения в СССР была уравниловка. Если, конечно, не вспоминать о эпохе «военного коммунизма», массового использования принудительного труда в системе ГУЛАГА, солдат срочной службы в качестве дармовой рабочей силы, когда даже об уравниловке говорить не приходится. Тем людям, которые разработали и внедрили такую систему, хорошо должно было быть известно, что уравниловка, как система распределения, не может быть адекватной индустриальному производству. Что именно производство, по К. Марксу, учению которого они якобы следовали, должно являться ведущей силой во взаимоотношениях с распределением, обменом и потреблением. И если что навязать субъективно, то возникнут серьезные противоречия.
Любое производство имеет целью потребление. На первый взгляд весьма банальная истина. Но если бы мы задали такой вопрос рабу, то вряд ли бы ответ был бы столь однозначным. Производство, распределение, обмен и потребление – это неразрывная связка звеньев, вплетенных в сложную систему экономических, социальных, политических и иных общественных отношений. Распределение должно соответствовать производству, обмен – распределению, а потребление в прямую зависит от обмена. Говоря другими словами, эта цепочка, эта система должна быть взаимосвязанной и сбалансированной. Само понятие баланса, сбалансированности должно проявить себя, однако, не как конечный результат, а как процесс. Как процесс внутренне противоречивый, коль скоро мы имеем дело с отношениями различных социальных групп и индивидов, генерирующих эти отношения в процессе исторического движения и являющихся в определенном смысле продуктами этих отношений.
Мы говорили уже о том, что обнаружить различия в средствах производства в период перехода от рабовладельческого строя к феодальному представляется весьма непростой задачей. И если, опять по Марксу, постараться объяснить переход от рабовладельческого строя к феодализму, не останется ничего другого, как обратиться к распределению, обмену и потреблению, имея в виду продукты и блага, необходимые для существования людей и их воспроизводства.
То же самое будет верно при рассмотрении перехода от капитализма к социализму. Но есть и весьма важное различие. И связано оно в первую очередь, с потреблением. Конечно, и в этом случае, не следует забывать о его неразрывной взаимосвязи с другими звеньями цепи.
Производство как в рабовладельческом, так и в феодальном обществах, основывалось на физическом труде человека, прирученных им животных, их физических возможностях и энергии. Орудия производства, использующие силу воды или ветра, имели весьма ограниченное применение. Производство сдерживалось низкой производительностью труда и, следовательно, было ограничено в масштабах. Обмен был ограничен примитивными транспортными средствами. Но с появлением паровой машины и индустриального производства все стало стремительно меняться. Индустриальное общество вышло далеко за эти пределы, которые отодвигались и продолжают отодвигаться с возрастающим ускорением. Индустриальное производство поставлено на поток, оно полагает себя только как расширенное воспроизводство, охватывающее все сферы жизни и не имеющее ни географических, ни социальных границ. Поэтому индустриальное общество необходимым образом должно быть обществом потребления. Иного не дано. Вопрос в том, как это общество будет проявлять себя?
Здесь мы снова вынуждены вспомнить о считающейся банальной истине об исключительной роли в индустриальном обществе развитого рынка и товарно-денежных отношений. И снова обратиться к цепочке «производство-распределение-обмен-потребление» и согласиться с мнением тех авторов, которые считают, что деление общественных формаций на рабовладельческую, феодальную и капиталистическую не совсем корректно, ибо это привязка социальных формаций к уровню материального производства, в то время как в определенных случаях решающими могут оказаться противоречия распределения, а не только производства. И если по Марксу общественно-экономические формации отличаются друг от друга прежде всего способом производства материальных благ, то справедливо сказать, что они отличаются в не меньшей степени и способом распределения этих же самых материальных благ. С учетом того, что с развитием, а по некоторым аспектам и доминированием в экономике финансово-банковской системы, последняя приобретает все большее влияние на динамику взаимодействия производства и распределения.
И вот мы снова возвращаемся к цепочке «производство- распределение-обмен потребление».
Comments